Здесь стоило бы прибраться — вытащить наружу то, чем можно и нужно гордиться, выбросить все ненужное, стереть нанесенную временем пыль. — Хочешь, я тебе помогу?.. — Спрашивает стоящий рядом Глеб. С восторгом и радостью смотрю в его темные глаза, ощущаю тепло руки на своей руке и прерывисто вздыхаю. Он подходит еще ближе, наклоняется и целует меня, и грудную клетку заливает нестерпимый жар. Вздрагиваю, сбрасываю оцепенение и трясу гудящей головой. Приснится же такое! Глава 29. Глеб Анастасии Вадимовне я позвонил в воскресенье и объяснил, что для организации мероприятия нам внезапно понадобилась небольшая сумма. По правде говоря, для меня это была огромная сумма: тысяч восемь или даже десять, из расчёта — по косарю на каждого выступающего, но там в её конверте, я видел толстенькую пачку пятитысячных, поэтому так сказал. Анастасия Вадимовна согласилась сразу, однако, когда я пришёл к ней за деньгами, объявила, что: либо я забираю весь конверт, либо она не даст ничего. Так что я был вынужден его взять, ведь я уже заключил с шоблой сделку. В актовом зале, украшенном траурными лентами, на сцене устанавливают портреты Макарова и Алисы, ставят стол для цветов. Народу приходит много. Классы, у которых в это время занятия, снимают с уроков, а таких — вся старшая школа. Сначала ведущий — Гуськов из класса Алисы неторопливо излагает суть причины, по которой все собрались, будто никто не знает, а потом передаёт микрофон директрисе, которая с дрожью в голосе рассказывает о том, что считает каждого ученика школы своим ребёнком, и что наши судьбы тревожат её больше своей собственной. За ней выходят Жанна Игоревна и классная ашек. Слова Жанны Игоревны наполнены печалью, а речь классной ашек сводится к нравоучению о вреде наркотиков, безответственности и глупости, которой, по её мнению, мы должны научиться управлять. После них наступает очередь Алисиных друзей зачитывать свои речи. Девчонки и учителя в зале всхлипывают. Видео, которое они сделали под песню «One Direction» с беззаботной и счастливой Алисой с неожиданной болезненностью цепляет и меня. Такое чувство, будто внутри движется лёд, сквозь трещины в котором, разливаясь по всей груди, сочится нечто едкое и горючее. Пару минут пытаюсь запихнуть это обратно в себя, но получается плохо. Приходится даже выйти из зала, чтобы отдышаться. Жизнь слепа и несправедлива. И какие бы объяснения ей не придумывали люди, никаких правильных ответов нет и быть не может. Существуем только мы, наши поступки и их последствия. Застреваю в туалете перед зеркалом. Мне кажется, что я изменился. Или чёрный цвет мне больше идёт, или что-то со мной происходит новое. А может я просто в последнее время слишком много думаю и это отображается на лице? Сделать бы сейчас селфи и отправить Неле, чтобы она вынесла на этот счёт вердикт. Но она обязательно ответит нечто вроде: «Парни, делающие селфи в зеркале, поумнеть не могут» или «Это у тебя от волнения живот прихватило», чем немедленно развеселит, а расслабляться мне было рано. Возвращаюсь в зал как раз когда наступает момент прощания с Макаровым. Журкин, Румянцева, Титов и прочие поднимаются один за другим на сцену и зачитывают памятные речи. «Саша Макаров, наш дорогой одноклассник, был всегда целеустремлённым, решительным и смелым. Мы знали его, как отличного, надёжного друга, умного, красивого и доброго человека… Не выразить словами, как нам всем будет не хватать Саши… Ведь пока мы помним наших друзей — они остаются для нас живыми…», — и всё в таком духе, однако кроме усердия слышу в во всех голосах искреннюю грусть и волнение. Похоже их действительно пробрало. Я рад, что не скатился до мести, пускай и хотел. Я даже немного горд собой. Кто лучше меня способен выдумать проблему, добиваться её реализации, а после бороться за то, чтобы вернуть всё как было? Когда шобла успешно заканчивает, Гуськов объявляет: — А сейчас предлагаю посмотреть видео, которое ребята подготовили в память о Саше. Гаснет свет. Начинается видео. Играет музыка и крупным шрифтом выплывает заголовок «Дорогому однокласснику Саше Макарову посвящается», после идут красиво смонтированные слайды и я несколько долгих секунд пребываю в прострации. Подобного поворота я не ожидал. И никто не ожидал. На фотках Макаров, однако маловероятно, что это те самые фотографии, которые мне передала Анастасия Вадимовна. Эти были сделаны в школе, за гаражами, на улице во дворах, в подъезде. И почти на всех вместе с Макаровым фигурирую именно я. Макаров прижимает меня за горло к стенке на физре, Макаров выливает мне на голову кисель в столовой, Макаров пинает меня на детской площадке… И всё в таком духе. Ещё с трудом соображаю, что вообще происходит, как ко мне подлетает классная и яростно шепчет: — Это омерзительно и низко, Филатов! — Это не я, Жанна Игоревна, — потрясённо лепечу, словно первоклассник. — Немедленно сделай так, чтобы всё исправить! — Как? — Откуда мне знать? Видео обрывается. Все косятся в мою сторону. — Филатов! — жёстко произносит директриса в микрофон. — Выйди, пожалуйста, на сцену и объяснись. Шобла возмущённо бухтит на своих местах, остальные тоже подхватывают, так что мне ничего не остаётся, как встать и на негнущихся ногах подняться на сцену. Стоять перед уставившимися на меня зрителями мне не впервой, но сейчас я понятия не имею, что говорить. Пауза затягивается, волнение на местах усиливается. Директриса ёрзает, классная показывает кулак. — Все вы знаете, что Макаров не был мне другом, — произношу в микрофон, но слышу совершенно чужой голос. — Я бы даже сказал, что он был моим врагом. Человеком, которому я неоднократно желал смерти. По залу прокатывается вздох. — Теперь Макарова нет. А вместе с ним нет и моих прошлых проблем. Никто не докапывается, не кидается, не пытается самоутверждаться за мой счёт. Никто не оскорбляет мою маму и не разбивает мне нос. Всё тихо, спокойно и жизнь моя стала ощутимо лучше. Но всё же, если бы я мог, если бы что-то зависело от моего желания или воли, я бы не задумываясь выбрал ту реальность, в которой Саша Макаров по-прежнему жив. И дело тут не в прощении, как вы подумали. Чтобы простить, нужно время, а у меня его ещё не было… Краем глаза вижу, как Жанна Игоревна яростно жестикулирует, показывая чтобы закруглялся. — Но без Макарова я бы никогда не стал тем, кем я стал, и не смог бы понять то, что понимаю сейчас. Именно Саша научил меня ценить добро и человечность. Научил делать выбор, отличая истинное от поверхностного. Он помог мне стать сильным, независимым и разумным. Показал важность любви, чести и достоинства. — Большое спасибо, Глеб, — возле меня появляется директриса и хватается за микрофон. — Давайте переходить к концертной части нашей программы. — И вот сейчас, сегодня, здесь, — тороплюсь договорить свою мысль. — Мы должны быть безгранично признательны ему за этот поучительный урок, который он преподнёс всем нам ценой своей жизни. В общем-то хорошо, что директриса меня прогоняет. Сложно сказать, в какую степь можно было зарулить, развивая эту тему. И всё же главное донести я успел. Я был действительно благодарен Макарову за все испытания, которые мне довелось из-за него пройти. Ненависть напоминает огонь, с одной стороны она способна быть беспощадной и разрушительной, а с другой, приносит очищение и избавляет от гнили и ржавчины. Я выбрал путь очищения. * * * — Зачем ты это сделал? — подлавливаю Гальского на выходе из зала, когда мероприятие закончилось и все, наконец, повалили на выход. — Для чего подменил фотки? Пацаны, класс седьмой, идут, оборачиваются, обсуждают меня. Один из них, встретившись со мной взглядом, показывает большой палец. Внезапно я заслужил всеобщее одобрение. — А чё такого? — Гальский смотрит с вызовом, но чувствую, стоит немного надавить и мигом сдуется. — Я тут узнал, что ты всем ребятам денег пообещал, а от меня решил отделаться домашкой? Я, что по-твоему такая дешёвка? — Думал, тебе домашка важнее. — Откуда же мне было знать, что у тебя деньги есть? — глаза его воровато бегают. — А в условиях рыночных отношений преимущество всегда у того, кто заплатит больше. — Хочешь сказать, что тебе кто-то заплатил, чтобы ты подставил меня? — Наверное, я не должен называть тебе его имя, но у каждого секрета есть своя цена… — Да, пошёл ты! — отпихиваю Гальского от себя. — Мне всё равно кто это. Вы такие жалкие все. И как мне могло прийти в голову, что вас может что-то исправить? Это вы сами создали Макарова, потому что такими баранами должен кто-то управлять. — Тебя зовут Глеб? — возле нас появляются две девчонки из десятого и отвлекают меня от Гальского. — Святоша меня зовут. Они смеются так, словно я пошутил. — Это мы знаем, — говорит одна из них. — Но не знали, что Глеб. — А, ну ок, — я не понимаю, что на это отвечать, но они не уходят, зато Гальский сваливает при первой же возможности. — Я — Лена, а она Таня, — сообщает зачем-то девчонка. — Это здорово. Прекрасные имена. Вспоминаю вдруг, что собирался написать Неле, чтобы рассказать, как всё прошло и тороплюсь сбежать от них. Но Лена останавливает.